Воспоминания ветерана 372-й дивизии
Булатова Алексея Андреевича
372 стрелковая дивизия формировалась в Барнауле в сентябре 1941 г. 941 артполк в составе дивизии размещался в районе кирпичного завода. Я не буду писать о тех трудностях, которые мы пережили при формировании полка, т.к. они оказались впереди.
В состав артполка был зачислен и я рядовым 6-й батареи, наводчик 4-го орудия. В Барнауле мы получили по одному орудию на батарею. На нем 4 расчета проводили учение. Занятия проходили порасчетно и днем и ночью, а в свободное время нас, наводчиков, тренировали на панораме (точность измерения угломера). Там же мы получили обмундирование: шинели, шлем, ботинки, ну, соответственно, гимнастерку и белье.
Получили и конский состав из расчета 6 лошадей на орудие. Личного оружия у нас не было. В ноябре мы погрузились на железной дороге и нас выгрузили на станции Сокол на доукомплектование. Получили мы орудие без панорам, и нам выдали карабины на расчет – 3 штуки. А в состав расчета входило 6 человек у орудия и 3 ездовых.
Нам не удалось полностью укомплектоваться, т.к. немец осаждал Ленинград. Нас спешно погрузили и в последних числах декабря на конной тяге мы прибыли на Волховский фронт. Заняли огневые позиции побатарейно. На батарею была одна панорама и 1 буссоль. На связь с дивизией было 3 телефона в полку – по одному телефону на дивизион, и один у командира полка.
Орудия одной панорамой поочередно были наведены на точку наводки. При открытии огня команда передавалась через связных и по цепочке. Угломер орудия изменялся поочередно одной панорамой. Для того, чтобы навести орудие абсолютно точно, батарея затрачивала времени более 30 минут. После этого производили выстрел.
I. Прямая наводка
Вскоре на первой же огневой позиции наше 4-е орудие было вывезено на прямую наводку. До возможности ехали на лошадях, а в основном на огневую орудие везли на себе. Нашему расчету помогал расчет 3-го орудия нашего взвода и с нами младший лейтенент Урпсков.
У утру орудие было поставлено на огневую. Она была на опушке леса, побольше километра от передовой немцев. Орудие мы замаскировали, лишние солдаты ушли на огневую, была уведена и контяга. Нас осталось под командой младшего лейтенанта Урпскова 6 человек у орудия. Мы были предупреждены: ожидается наступление немцев, орудие не бросать.
Вскоре рассвело. К нам пришел какой-то офицер из пехоты, показал цель: дом, сарай и другая пристройка, а за этими зданиями находится 1 или 2 танка. Надо разбить это строение, и противотанковое орудие будет вести огонь по танкам. А мы говорим: «А как же мы будем стрелять без панорамы?». Он сказал: «Наводить орудие через ствол. Откроете огонь через 30 минут, пока я уйду».
День есть день. Мы начали готовить гаубицу: садить на сошники, подносить снаряды. Я начал пробовать, как навести гаубицу в цель без панорамы. Сначала навел ствол на цель, затем открыл затвор, шевеля ствол по вертикали. Пробовал навести на цель и увидеть в ствол, но этого мне не удавалось.
И вот прошли 30 минут нашей нервной пытки. Безусловно, немец вел артиллерийско-минометный огонь по опушке, но мины перелетали нас и рвались сзади. Мы с младшим лейтенантом решили открыть огонь. Примерно определили дальность, навели орудие, зарядили и произвели выстрел. Разрыв видели: недолет. Водрузилась неимоверная тишина, и после разрывов и стрельбы было какое-то новое и неприятное ощущение. Мы прибавляем прицел и приготовляемся к выстрелу. Как над нами завыло, зашуршало, заклокотало! И начали сплошные разрывы на опушке сзади нас, метров на 70-100.
Мы произвели третий раз, и после этого выстрела на нас повалил целый ураган огня в район нашего шалаша. Растерянный командир орудия дал команду – в укрытие! Он сам и четверо из расчета <ушли>, а мы трое остались. Я, младший лейтенант и заряжающий Безгодов. Под укрытием орудия мы залегли. Огонь продолжался 15-20 минут, но нам он в первый раз показался вечностью.
После того, как прекратился огонь, был слышен крик в том направлении, куда убежали наш ребята. Мы с Безгодовым и младший лейтенант устремились туда. Не добегая метров 10, разорвалась мина над нашим укрытием, я почувствовал сильный удар в правом паху и упал. Потом поднялся и добежал до шалаша. Там было двое раненых, и командир орудия убит осколком в голову. Ранен один был в левую руку, другой в правое плечо. Мы перевязали их и отправили с Безгодовым в тыл, а сами трое остались у орудия. Вскоре к нам подошел офицер, ругал нас, обещал расстрелять на месте, и приказал не стрелять и убраться отсюда в другое место.
Мы с орудием сделать ничего не смогли трое. Но немец вел методический огонь через 20 минут по тому же месту. Вечером пришел Безгодов. Он, оказывается, заблудился, зашел левее нас и наткнулся на 76-мм пушку, разбитую, но на ней была панорама. Снять он ее не смог – было погнуто крепление. Мы пошли с ним двое. С большим трудом сняли, принесли ее, но она оказалась негодной – было выбито стекло объектива. Так наша радость окончилась печалью.
Вечером командир разведки Сабуров с разведчиками принесли нам новую панораму. Вечером же офицер прислал 6 солдат, да нас шестеро. За ночь мы на себе укатили орудие под огнем немца, по бездорожью, без передков, на 100-150 метров в сторону. Копались у орудия всю ночь. К утру установили. Младший лейтенант нашел шалаш с костром, и говорит: «Пойдемте, отдохнем, а Безгодов побудет у орудия». В шалаше я начал ощущать боль в паху, и когда посмотрел, была пробита шинель, ватник и оказался осколок, большой и теплый, а у меня синяк от удара.
У готового костра мы, уморенные, придремнули. Я был рядом с младшим лейтенантом Урпсковым. Проснулся от резкого взрыва. Костер уже прогорел, вверх подняло пепел, и слышу: младший лейтенант промычал и замок. Я стал будить младшего лейтенанта, он оказался мертвым. Оставив его в шалаше, мы двое пошли к орудию.
Поставили новенькую панораму. Пришел сержант Сабуров, и мы открыли огонь. Били по дому. Не помню, на 5 и 6 выстреле в доме раздался огромный столб огня и дыма, и загорелся сарай. Мы сидели, наблюдали у гаубицы. Часов до 2-х было тихо, а затем вновь начал немец вести ураганный огонь. Дождались до ночи. Под ураганным огнем вытащили нас с прямой наводки, положили на лафет сержанта и младшего лейтенанта и прибыли на свою огневую. Батарея готова была к маршу. Пока мы были 2-е суток на прямой наводке, «мессершмидт» обстреливал 4 раза огневую, и 3 ранило, было убито 4 лошади. Это первое мое боевое крещение, за что мы с Безгодовым были первые в полку награждены медалями «За боевые заслуги». Мне было присвоено звание ефрейтора, и назначен командиром 4-го орудия.
II. На Псков
Это было в 1943 году. Осенью я уже окончил полковые курсы командиров орудий. И было присвоено звание младшего лейтенанта, командир огневого взвода, старший на батарее. Вторым взводом командовал старшина Иванисов. Батарея наша и также полк были на механической тяге (хотя и не полностью). У нас был 1 вездеход на шасси ЗИС-5 и 1 студебеккер.
Батарея наша за две ходки была перемещена к противоположному берегу от немцев на озере Ильмень. Лед был тонкий, под одним человеком гнулся, трещал. Мы каждую ночь делали пробы на лыжах: по озеру уходили на 4-5 км, выбивали льдины, и приносили, вымеряли, рассчитывали. Лед прибавлялся, но очень медленно. Я внес предложение командиру дивизиона попробовать на вездеходе сначала на тросах. И вот вечером поставили передние колеса на доски. Мы с командиром тяги Яковлевым спустились на озеро. Лед трещал, но не ломался. Ушли от берега на длину каната 100 метров. Развернулись и выехали на берег. В это время подъехал командир полка подполковник Кошек. Расспросил обстановку, дал команду отцепить трос, отъехать от берега 3 км и вернуться обратно. Мы это проделали и уехали на батарею. Днем дали команду готовить одну гаубицу на переправу через озеро Ильмень.
Я взял расчет 4-го орудия. Наводчик был Колчин, командир орудия – Морозов. Колеса поставили на доски у орудия и зарядного ящика. Положили десять ящиков снарядов, да помимо этого три ящика я дал команду положить на лафет.
Но под вечер обстановка изменилась. На Ильмене появились наши аэросани, группа. После третьего прохода их преследовали «Мессершмидты», обстреливали и бомбили. Во льду образовались воронки с открытой водой. Лед местами был залит водой. Принимаем решение <послать> вперед двух разведчиков. Дали им сигнальные маленькие лампочки «метлячки» поставить там, где опасно. Часов в десять вечера пришел разведчик Сабуров и говорит: «Был на том берегу, и мы выбрали огневую».
Дали команду: «Вперед!». Два разведчика на лыжах и мы за ними с гаубицей форсировали хорошо. Были отдельные недоразумения, но мы их исправили на ходу. Мы остались занимать огневую, а вездеход пошел еще за гаубицей. Мы привели орудия к бою, стали готовиться встречать утро, да и поджидали еще одну. Но его не было. И так мы пока оказались с одной гаубицей на чужом берегу.
Стало рассветать, кое-что стало видно. Справа нарастал шум мотора, вырисовывались силуэты. Конечно, наши там не могли быть, мы приготовились. Показались два немецких бронетранспортера, от нас совсем близко. Я дал команду: «Огонь по первому!». Первым снарядом – недолет, вторым – подбили один, а второй развернулся, но не ушел. Я быстро подбежал к панораме, навел по второму и тоже остановил его. Оба открыли пулеметный огонь. Мы их добили.
Совсем рассвело. Приехала наша вторая гаубица, и вездеход у берега провалился в полынью. Слева оказалась землянка немцев, и они открыли огонь по нашему орудию, что на озере. Нам пришлось разворачивать свою гаубицу, чтобы навести там порядок. С этим орудием пришли комбат Голдинов и разведчики. Они пошли вперед, а нам <была дана> команда занять огневую.
На себе привезли гаубицу, вытащили вездеход. Он ушел снова, а мы заняли огневую позицию взводом. К обеду пришел вездеход, груженный снарядами, без гаубицы. Нам <была дана> команда: «Вперед!». Нас ждал разведчик. <Он> зацепил 4-е орудие, мы двинулись вперед. Нам была дана команда занять огневую. Мы выгрузили часть снарядов и заняли огневую за небольшой насыпью правее. Нам слышны были пулеметные и минометные выстрелы. Комбат по телефону предупредил: «Ожидать слева танки». Потом мы узнали, что левый фланг был открыт. Через некоторое время появились снова два бронетранспортера. Они шли не на нас, а к озеру. Мы открыли огонь, бронетранспортеры развернулись и ушли без выстрела. Слева нас начали обстреливать с орудий и минометов, но в основном огонь ложился по берегу, где был наш опорный пункт. Через некоторое время комбат оставил на нашем месте третье орудие, а нас забрал с собой. Мы подъехали почти вплотную к пахоте, где получили команду сопровождать пехоту, подавляя огневые точки.
К вечеру и первый взвод подошел к третьей гаубице. На следующее утро на нашу батарею немец пошел в наступление, и досталось нам «на орехи» и за пехоту, и за артиллерию. Пощипал он нас крепко, особо досталось первому и второму расчетам – они были еще левее. Вечером позиции заняла пехота, а нам команда: «Вперед!».
К утру мы были на опорном пункте и вели огонь батареей. Это дело было перед Псковом. К вечеру зашли в Псков, и за ночь Псков был очищен от немцев. За этот бой меня наградили орденом Отечественной войны I степени. Это первый орден в дивизии. Летом 1943 я был сфотографирован у гаубицы и помещен на дивизионную доску почета.
III. Прорыв блокады Ленинграда
После больших наступлений на других фронтах нашей армии в январе 1944 года выпала доля участвовать в прорыве блокады Ленинграда со стороны Волховского фронта. Наш полк участвовал в прорыве, а взвод, которым я командовал, в составе двух гаубиц, был выведен на прямую наводку.
До этого мы готовили ночами огневую на торфяном болоте. Закопаться некуда. Помаленьку за ночь углублялись, за день замораживали, делали настил под колеса. И в ночь перед наступлением были поставлены гаубицы на прямую наводку.
Утром – еще было темно – началась артподготовка. За всю войну я видел и слышал <такое> раз. Это был сплошной гул разрывов, в дыму не видно было, что творилось на переднем крае. Это длилось более часа. После того как рассвело, наступление наше захлебнулось. Мы открыли огонь по огневым точкам противника, но пехоте не давали подняться пулеметы в двух дотах. Нам их было не видно из-за скирды торфа на нейтральной зоне.
Прибыл связной от комбата и показал цели. Я доложил, что скирды закрывают цель. Была команда расчистить. После нескольких выстрелов была вскрыта одна цель. Но по нам вела пристрелку артиллерия большого калибра. Несмотря на это, 4-е орудие открывает огонь по цели, а 3-е орудие провалилось станинами в грязь. Пристреляв цель, уничтожить ее нам сразу не удалось. Перешли на полный заряд, и только к 4-м часам дня нам дали команду прекратить огонь. После сильного взрыва нашей цели, у нас осталось по 4 ящика боеприпасов. Это значит, мы произвели более 130 выстрелов.
Пехота овладела передним краем, продолжала вести бой в глубине, а мы с комбатом пошли к нашим целям. Мы увидели целое сооружение. Толщина бетона более метра, сверху забетонированы две танковые башни с круговым обстрелом. Все это обложено торфом. Все нити проводов тянулись сюда. Одна башня была сбита, а другая вывернута взрывом. А второй железобетон был пробит в амбразуру прямым попаданием, и взорвался.
Поздно вечером при свете ракет мы встретились с частями Ленинградского фронта. Это была неописуемая радость. При обстреле наших орудий, а обстрел был сильный, пока мы не открыли огонь по дзотам, у нас ранило одного заряжающего, и при подноске снарядов к орудиям одного новенького убило. У 3-й гаубицы пробило осколком накатник, а у 4-й гаубицы, не знаем когда, пробило осколком станину.
IV
На этом и закончилась моя служба в 372-й стрелковой дивизии, 941-м артполку, 6-й батарее. В мае 1944 г. меня направили на переподготовку в звании лейтенанта в Высшую артиллерийскую офицерскую школу на 6 месяцев. Окончив школу в звании старшего лейтенанта, я был направлен в 25-ю артиллерийскую дивизию, в полк РГК, и обратно попал в 6-ю батарею 122-мм гаубиц комбатом.
В январе 1945 г. Наша дивизия участвовала во взятии Будапешта. Там, за Дунаем, я участвовал и видел бой нашей танковой армии маршала Рыбалко с только что прибывшей к Будапешту немецкой танковой армией. Это <был> невероятный бой! Били, как умели, и тараном, и гусеницами. Мне кажется, не было ничего страшнее, когда бьется друг о друга в огне, стрельбе, дыму и пламени живое железо. После этого страшного боя, а он шел 6 дней, мы пошли на Берлин в составе 2-го Украинского фронта, поддерживая танки.
Под Берлином давали сильный бой. Там наши гаубицы, в основном, были на прямой наводке, вместе с танками. После Берлина через Карпаты – в Прагу, где вели огонь, как кому приходилось. Но было так: краска на стволах стала рыжая. Особенно досталось нашей батарее, т.к. я был подручным в танковом корпусе.
9 мая, в день Победы, мы еще дрались за Прагу, и многие наши товарищи прошли всю войну, и погибли после слова Победа. Как обидно, но судьба такая. Победа есть Победа. Радость. Жизнь. Стремление к Родным и бросить эту надоевшую войну, уйти в мирную жизнь. Итак, 11 мая фашизм в Праге окончательно был разгромлен, и нам стало ощутимо слово Победа.
В апреле 1946 г. Я был демобилизован в запас, и был назначен директором Завьяловской МТС. Сказал бы, нелегкая доля досталась. Кадры: женщины с небольшим пополнением демобилизованных воинов и инвалидов войны. Трактора колесные и ЧТЗ 1933-35 годов, поношены до предела, запчастей нет. Земли запушены, засорены после пахоты на коровах.
В 1954 г. Был избран председателем колхоза Победа Октября, который объединил все колхозы с. Завьялово. В 1956 награжден орденом Ленина за хлеб и целину. В 1964 году колхоз был ликвидирован и организован совхоз Рассвет, где я вначале работал управляющим. Сейчас на пенсии.
Я несколько раз перечитывал свои маленькие отрывки из моей жизни на Земле. Я описал 3 эпизода. Это считанные дни, и мне кажется, я описал их слащаво и вяло, а ведь война была годы и годы, прожитые на войне с декабря 1941 по день Победы. Там были Смерть, Голод, Холод, Страх. И все это было пережито с достоинством, одним словом, с Победой.
